Мария Михайловна, моя тётя, отмечала какое-то торжество, и собрала в своей квартире небольшую компанию, в основном сослуживцы по работе.
Был субботний летний день. Муж с сыном были на даче, и она одна принимала гостей. Она проживала в районе метро Чернышевского.
Была приглашена и моя мать, но она не поехала и послала меня одного с подарком. Я не отказался, в основном, по причине: тетя великолепно пекла торт «Наполеон».
Гости уже расходились по домам. Им всем было за пятьдесят, но были шумные, веселые и задорные. Тетя посадила меня за стол, налила кружку чая и пригласила отведать кусочек торта.
-От вина заранее отказываюсь, - проговорил я, - у меня с девяти ночное дежурства. Я тогда работал врачом Неотложной помощи.
В квартире остались только две женщины. Одна – небольшого роста, полная, лет шестидесяти, вторая – высокая, рыжеватая с очень грустными глазами.
Вскоре в комнате появился довольно высокий, стройный, рыжеватый мужчина, лет пятидесяти. На нем был надет светлый костюм и белоснежная рубашка.
-Сын заехал за мной, - проговорила женщина с грустными глазами и улыбка осветила ее лицо.
-Мы отдадим вам мать только за песню, - сказала тетя, и обратившись к новому гостю. – Без песни я так же возьму и вас в плен…
-И петь, и играть меня уговаривать не надо, - засмеялся мужчина. Я мог бы песню исполнить и за роялем. Жаль, что нет рядом Марка Тайманова, он мой «штатный пианист», и лучше меня играет на пианино.
Я же учился в Ленинградской консерватории, поступал в Большой театр и дошел до второго тура. Как-то в Цюрихе пел партию из оперы Леонковалло «Паяцы».
-То, что он знает гроссмейстера Тайманова, не удивительно, - подумал я. Марк Тайманов - профессиональный музыкант, ленинградец, часто выступает по радио в паре со своей женой Л. Брук и имеет, несомненно, отношение к оперным певцам.
Новый гость присел у стола в мягкое кресло, вздохнул, сделал несколько дыхательных упражнений, посмотрел на свою мать и хорошо поставленным голосом, тихо запел:
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны,
Выплывают расписные
Острогрудые челны.
-Я где-то его видел, - мелькнула у меня в голове мысль. - Возможно, он артист оперного театра и появлялся на телевизионном экране, поет своим красивым баритоном.
Он посмотрел в мою сторону своим пытливым, острым взглядом, поправил очки, которые сползли ему на нос, и закончил песню словами:
-Что ж подруги приуныли?
Эй, хозяйка, попляши!
Выпьем, други, удалую
На помин ее души!
За меня пусть станцует племянник, - засмеялась тетя. – Но может быть врачу не полагается танцевать в нашей пожилой компании?
Какие же мы пожилые? – обиделась одна из гостей.
-Врачей я уважаю, - поговорил без улыбки мужчина. – Они помогают справиться со стрессами, своевременно придут на помощь, помогут настроиться на успех…
Я кивнул головой и решил блеснуть своими познаниями, так как не сомневался о том, что передо мной находится певец.
-Однажды в отделения больницы, в которой я работал, поступил больной в депрессивном состоянии и с полной потерей голоса. По профессии он был артистом оперетты. Он как то возвратился домой раньше положенного срока, а его молодая жена, которая была моложе его вдвое – с любовником. Произошло бурное объяснение, которое и вызвала потерю голоса, яркую картину невроза.
-Ваш больной, - мягко перебил меня гость, - должен был просчитать все варианты: предвидеть такой нередкий финал, иметь в запасе ответный, не менее острый ход. Он же не видел ничего дальше собственного носа.
Чем же он собирался удержать молодую жену? Своим, вероятно, потрепанным телом, увеличенной печенью, болтовней о своей значимости и грошовой зарплатой артиста.
-Вы совершено, правы, - согласился я, - но для этого он должен быть и шахматистом, чтобы просчитать такие варианты, и просто неглупым человеком. В жизни все намного сложнее. Данный больной лечился около полугода, голос к нему возвратился, и его баритон продолжает звучать на сцене театра. С женой он развелся, снова женился в третий или четвертый раз. И новая жена также молода. Жизнь его ничему не научила, так что можно ожидать еще одного серьезного стресса.
-Простите, нам уже пора! Я слышу, что подошло такси, - закончил мужчина наш разговор на полуслове. Завтра у меня напряженный день.
Затем он обратился к своей матери:
-Мама, собирайся! Заказанная машина к нашим услугам. На этот раз она пришла раньше срока, а я не любитель быть в цейтноте.
Он поднялся, набросил на плечи женщине светлый плащ, протянул мне руку. Пожатие его было очень сильным. Тетя вышла проводить их до такси. Вместе с ними покинула квартиру и вторая гостья.
Мария Михайловна возвратилась в комнату и присела в кресло, в котором совсем недавно сидел мужчина и проговорила:
-Я чуть-чуть устала, видимо возраст дает себе знать.
-Вы еще отлично выглядите, - улыбнулся я. Вам больше пятидесяти я бы никогда не дал.
Тетя покачала головой и вздохнула.
- С матерью Василия в одном кабинете мы проработали более десяти лет.
Прекрасная, чуткая женщина и хорошая мать. Она еврейка и хорошо говорит и пишет на идиш. Отец его был инженером и также неплохо пел и, как будто, играл в шахматы. Я даже встречалась с его женой – Надеждой. Но детей у них нет.
-Я не большой знаток артистов оперы и балета, - проговорил я, - но вашего гостя где-то, несомненно, видел. И пел он очень прилично. Так рядом увидеть большого артиста – большая удача.
-Это же был Василий Смыслов – большой шахматный мастер, - удивилась тетя. - Ты что ж его не узнал? Его фотографии обошли все газеты мира, когда он стал Чемпионом мира по шахматам..
-Что вы такое говорите? – почти вскричал я. Седьмой Чемпион мира, победитель великого Ботвинника, а вы мне об этом даже не намекнули.
Он же выглядел у вас по иному: намного старше и крупнее, я и не знал, что он так чудесно поет. Я с ним говорил всякую чепуху, вспомнил зачем-то певца-дегенерата, а мог бы восхищаться самим Смысловым.
Расспросил бы его о чемпионе мира Роберте Фишере. (Весь шахматный мир в те годы ожидал его поединка с Анатолием Карповым).
-Я закружилась, забегала, - стала оправдываться тетя. А ты бы мог ко мне заглянуть на кухню, а не сидеть как сыч на одном месте. Я бы возможно тебе о нем и сказала пару слов. Он же был не моим гостем, а заехал за матерью.
Да не расстраивайся, - улыбнулась Мария Михайловна. – Меньше знаешь – крепче спишь. Когда Василий со мной попрощался, он произнес одно слово «Спасибо!» Следовательно, вела я себя правильно.
-Я просто был поражен, что у гроссмейстера Василия Смыслова мать - еврейка. Об этом я никогда не слышал и нигде не читал. Я вспоминаю его матч с Михаилом Ботвинником и хорошо запомнил строчки из какой-то статьи: «Гегемония на шахматном олимпе Ботвинников и Бронштейнов заканчивается…»
Почти через 35 лет в одной из газет я прочел, что на 89 году жизни, 28 марта 2010 года от острой сердечной недостаточности, в больнице имени Боткина скончался седьмой Чемпион Мира по шахматам Василий Васильевич Смыслов в одиночестве и в нищете. В последние годы он проживал вместе с супругой Надеждой Андреевной в Подмосковье, в поселке Новь.
Я вспомнил свою единственную встречу с этим гениальным шахматистом, и в голове звучали слова из песни «Что ж, подруги приуныли?»…
Но я не запомнил имя матери Василия Смыслова и решил заглянуть за справкой в интернет. Моя тетя умерла лет 20 назад, и я о Василии Смыслове с ней больше не говорил. Я просмотрел десяток статей о нем.
Узнал, как звали отца, его друзей-соперников, жену и тещу, какие песни исполнял он, его отец, и даже Шаляпин, о любви шахматиста к православию, а о матери ни полслова. Как будто отец его сам родил, вскормил грудью и воспитал. Живы ли родные по материнской линии?
Смешно и грустно. Неужели всех огорчало известие, что мать у великого, русского шахматиста была еврейкой? Даже в списке по интернету «Скрытые евреи» много лжи, но о нем - ни строчки.
Мойсей Шенкман.
Comentarios